Знакомство с Джимми

Я очень хотел, чтобы и мама, и папа присутствовали при оформлении мною контракта, и оба подписались бы внизу него (apprentice — юношеский контракт, требующий одобрения родителей или опекунов — прим. переводчика). Но к тому времени они уже не разговаривали. Думаю, папа находился в одном из своих "поживу_отдельно" жизненных периодах. Тем не менее, в итоге, они оба пришли, хотя и сидели, молча пялясь друг на друга. Я, не без смущения, наблюдал за тем, как Вилли Макфол – бывший вратарь Ньюкасла, а ныне один из тренеров – глядел на все это, пытаясь понять какого хера происходит. Контракт был рассчитан на 2 года с жалованьем в 25 фунтов в неделю. Плюс к этому, 30 фунтов в неделю выделялось маме, так как большую часть времени я проживал все же дома, а не на клубной базе. Колин Саггетт, недавно закончивший карьеру игрока, был тренером юношеской команды. Позднее, он признавался, что натерпелся от меня больше, чем от любого игрока в его тренерской жизни. Он заставлял меня накручивать круг за кругом по полю, пытаясь вынудить избавиться от лишнего веса. В один из особенно жарких дней, Колин уговаривал меня пробежать еще один круг, а я был измотан в конец и отвечал, что больше не смогу. «Всего один, сынок» — упрашивал он. И я побежал. Кое-как, пошатываясь, я пробежал еще один круг, видя, как остальные, растянувшись в теньке, наслаждаются мороженным. По мнению Колина, они свои занятия уже успешно завершили. Когда я закончил, Колин сказал: «Ты соврал, что больше не сможешь. Поэтому должен пробежать еще один круг». А я ответил, чтобы он отъ*бался от меня, что, конечно же, делать не должен был. И был за это наказан.

Это Колин впервые прозвал меня «Газза». Папины друзья звали его Гасса и меня, нет-нет, тоже кто-нибудь так называл, но именно Колин превратил это в Газзу. Не думаю, что это было осознанно, просто на это повлиял его сандерлендский акцент. Вот так я стал Газзой.

Я здорово обращался с мячом, обладал хорошим ударом и дриблингом, но нужно признать, что был недостаточно быстр и, действительно, имел лишний вес. В зале мы часто тренировались с основной командой, например с Крисом Уоддлом или Питером Бердсли. Я многому научился, пытаясь копировать их навыки. На взрослых занятиях было упражнение, когда ты должен был в касание принять мяч и пробить в одну из мишеней – круг, квадрат или треугольник. Причем, в какую именно, ты узнавал лишь в последний момент, после того как ее название выкрикивал тренер. Для этого требовалась особая точность и быстрота. Обычно, я был единственным из юношей, кому это удавалось. Я всегда обладал уверенностью в своих возможностях и был успешен в большинстве упражнений с мячом. А вот за пределами поля, все было не так гладко.

Юношеская команда должна была быть на тренировке каждое утро в 9:15. Я добирался на автобусе из Данстона и никогда не опаздывал. Я вообще не мог дождаться, когда тренировка уже начнется. Помимо тренировочного процесса, юноши должны были участвовать и в грязной работе: драить полы в раздевалке, убирать туалеты с душевыми, чистить бутсы игрокам главной команды. Какое-то время я чистил бутсы Уэса Сондерса, а потом – Криса Уоддла. Крис пришел из любительского клуба Тоу Ло, и Артур Кокс взял его, скорее, для глубины скамейки, но он стал одной из звезд той команды.

Как теперь говорит Крис, он считал меня маленьким, смешным толстячком, пока не увидел, как я обращаюсь с мячом. Тем не менее, не могу сказать, что наши отношения с ним задались с самого начала. Однажды, когда я вернул ему после чистки бутсы, он сказал, что я вычистил их недостаточного хорошо: «Именно эти бутсы сейчас – твое орудие труда, и оно должно находиться в идеальном состоянии». Но я был тогда всего лишь шестнадцатилетним нахалом и послал его нахер, предложив чистить свои бутсы самостоятельно.

Крис тогда при всех врезал мне в бедро коленом (dead leg – удар коленом в бедро, вызывающий сильную боль и временное онемение – прим. переводчика) так, что я еле сдержал слезы и с тех пор уже никогда ему не грубил.

Спустя непродолжительное время после подписания мною контракта, наша юношеская команда была приглашена на турнир в Абердин. Это было настоящее событие, с участием юношеских команд Рейнджерс и мюнхенской Баварии, что дало нам отличную возможность вырваться из привычного режима тренировок и чистки чужих бутс. Турнир продолжался всего несколько дней, а к его середине, нас отпустили домой на выходные.

В те самые выходные я попробовал прокатиться на 80-кубовом кроссовом мотоцикле одного из друзей.  У меня не было прав, да и водить я, по сути, не умел, но у меня был опыт вождения небольшого мопеда до этого и я решил, что справлюсь. Справлялся я до первого поворота, в который вошел слишком быстро и слетел с мотоцикла… Далее я, как обычно, проследовал в родной госпиталь Королевы Елизаветы, где мне наложили приличное количество швов на разбитое колено. Похоже, врач, накладывавший швы, как и я, был «юниором», потому как все время путался в своих действиях, а колено в итоге выглядело даже хуже, чем до его вмешательства. Я вернулся в Абердин, но вынужден был пропустить полуфинальную игру.

В клубе я не рассказывал, что произошло, но, когда начал тренироваться, на моих ногах все еще были видны последствия аварии. Длинные шорты и бриджи закрывали следы, но носить их на тренировках я, конечно, не мог. Сразу по приезду я столкнулся с Артуром Коксом, он сразу понял, что я попал в аварию и мне пришлось рассказать ему правду.

— Гаскойн, по-настоящему ли ты хочешь ли стать профессиональным футболистом?

— Да, сэр. – ответил я, едва сдерживая слезы.

— Тогда заруби себе на носу – еще одна подобная глупая выходка, и ты вылетишь. Тебе ясно?

Нам всем читали стандартные нотации: не пить, не курить, не путаться не с теми женщинами, не попадать в ситуации, способные привести к происшествиям. По крайней мере, я не пил и не курил. Я даже не мог находиться в прокуренном помещении, возможно потому, что мама с папой сами курили слишком много. И уж точно, я не путался с указанными женщинами. Первые мои настоящие отношения начались, когда мне было около 16-ти. Девушку звали Гейл Прингл и она была дочерью Алфи Прингла – тренера детской команды Данстона. Я проводил много времени у них дома и они всегда были очень добры ко мне. Мы встречались с Гейл около двух лет, прежде чем переспали, т.е. к тому времени мне было около 18-ти. Да-да, мы долго к этому шли, но в том возрасте я еще слишком нервничал, как все пройдет, да и Гейл, уверен, тоже. Когда я, наконец, отважился и все случилось, с моих плеч упала гора.

В 17 мне вновь пришлось столкнуться со смертью близкого – это был Стивен Уилсон, с которым мы долго дружили. Его подписал Мидлсбро примерно в тоже время, что и меня Ньюкасл. Ему там не особо нравилось и я рассчитывал, что смогу перетащить его к нам, уговаривая завязывать с Боро. А ожидая набора в Ньюкасл, он пошел подрабатывать к дяде в торговлю недвижимостью, где с ним и произошел несчастный случай. Я рыдал дни напролет. Я винил себя в его смерти, потому что был одним из тех, кто уговаривал уйти из Боро. Если бы он остался там, то этого могло не произойти. Понимаю, что смысла винить себя не было, но я винил. И чувствовал себя ужасно.

Смерть Стивена Уилсона, как и Стивена Спрэггона, были не последними на моей совести. Гораздо позднее, моя двоюродная сестра, страдающая астмой, умерла от приступа, случившегося во время футбола. До того, врачи говорили ей, что с астмой не стоит играть в футбол, но я убедил ее, что это полная ерунда и она пошла…

Мне казалось, что с того дня, как Стивен Спрэггон выбежал на дорогу, подростки в моем окружении постоянно погибали, отчасти по моей вине. Почему умирали они, а не я? Возможно и я стану следующим. Я был толстощеким пухляком и видился большинству веселым счастливчиком, но продолжал страдать от своих навязчивостей, маленьких ритуалов, от которых не мог избавиться. Я все также укладывал вещи и экипировку определенным образом и спал не очень хорошо. Мысли о смерти не давали мне уснуть.

Я также переживал и по поводу карьеры, опасаясь, что Ньюкасл выпрет меня из-за лишнего веса. Или они избавятся от меня после 18-ти, когда мой юношеский контракт истечет, и мне никогда не удастся стать профессиональным футболистом. Я все еще продолжал налегать на сладкое, чипсы и бургеры, а потом, по-тихому, вызывал у себя рвоту. Даже и не знаю, как я понял, что можно так делать. Наверное, увидел кого-то страдающего булимией (булимия – расстройство нервного происхождения, характеризующееся постоянным голодом, «обжорством», и часто сочетающееся с намеренным самостоятельным вызыванием рвоты, с целью сдерживания веса – прим. переводчика) по телевизору. Кого-то, кто засовывал два пальца в рот и рвотой избавлялся от всего съеденного. Забавно, что позднее, моя сестра Анна, получила на телевидении роль девушки, страдающей от булимии. Так, она осознала, что ей достаточно зайти ко мне в соседнюю комнату, чтобы получше вжиться в роль…

Анна не брала уроков актерского мастерства до 20 лет, несмотря на то, что всегда хотела сниматься. Она занималась офисной работой, но затем все же поступила на факультет искусства в колледж Северного Тайнсайда. Она получила роль в местном фильме «Рассказы Шейлы», а после и в сериале «Байкер-гроув». Также она снималась в фильме «Мечтать не вредно». И, да, будучи Гаскойн, она играла хорошо. Позже она даже получила роль в «Улице Коронации» (британский сериал, стартовавший в 1960 году, насчитывающий более 8000 серий – прим. переводчика).

Помимо эпизодов булимии, у меня наросла интенсивность издаваемых непроизвольных звуков и движений. С 16-ти до 21-го у меня развилось 9 различных видов нервного тика. Я все еще издавал глотательные звуки, подобные голубиному воркованию. Каждое утро я просыпался с мыслью, что с сегодняшнего дня перестаю их издавать и подменяю чем-то другим, непрерывным морганием, например. И теперь моргание становилось моей новой навязчивостью… Или начинал открывать рот насколько возможно широко, растягивая губы до боли. Или постоянно подергивал правым бедром или плечом. Или шеей. Даже во время игры я обнаруживал, что моя шея непрерывно вертится из стороны в сторону. Тренеры периодически орали, чтобы я прекратил, и мне, на какое-то время, это удавалось или я подменял одну навязчивость другой. Я слишком стеснялся рассказать о своих проблемах врачу.

Одной из навязчивостей, которой я страдаю до сих пор, является постукивание большим пальцем правой ноги по земле во время бега. Она развилась в юношестве; я был на тренировке или в игре, и настолько добил себя, что ноготь с пальца просто слетел. Да и постоянное моргание, в итоге, приводило к тому, что глаза адски болели.

Я не в состоянии объяснить природу этих навязчивостей. Я не забываюсь и понимаю, что именно в данный момент осуществляю их, но поделать с собой ничего не могу. Я часто уходил в свою комнату или туда где мог остаться в одиночестве, и поворачивал шею подряд 20 раз, говоря себе, что норма выполнена и теперь я могу не делать этого при всех. Обычно это срабатывало, и я вообще избавлялся от этой привычки, но затем развивалось новая навязчивость.

Я терпеть не мог быть в одиночестве. Это всегда только обостряло мои проблемы. К счастью, в то время я повстречал человека, с которым нам было суждено стать ближайшими друзьями на долгие годы. И благодаря ему, я практически никогда не бывал в одиночестве.

Джимми «Толстяк» Гарднер («Five Bellies» дословно – «5-брюхий» – прим. переводчика) говорит, что помнит меня  4-5-летним, когда его бабушка жила в Эдисон Гарден недалеко от нас, и мы часто играли вместе на улице. Я этого не помню, но возможно оттого, что он старше меня. Примерно на три года и 200 кг.

Мое первое воспоминание о нем – когда я увидел его на футбольном поле в игре Воскресной Лиги лет в 16. Нет, он, конечно не играл. Он был толстым парнем, бегущим с ведром и губкой наперевес к кому-либо, получившему травму. Он был невысок, ниже меня и имел сразу несколько складок на животе. Я начинал хохотать каждый раз при виде его, крича: «Поторапливайся, жирный ублюдок», а он, в свою очередь, отвечал мне чем-то подобным. После игры, он подошел и спросил: «Ты Пол Гаскойн?» Думаю, к тому времени он уже знал, что я в академии Ньюкасла.

Немногим позже, мы встретились в Данстон Эксцельсиор Клубе, где я сидел со своей девушкой, Гейл. Когда она отошла попудрить носик, Джимми уселся на ее стул. «Это место моей девушки», сказал я, а он ответил, что просто хотел дать знать, что может подбросить меня на тренировку в любое время. Вообще-то, у него нет машины, но он может брать ее у отца. С этого момента мы и стали лучшими друзьями. В первый же день, я попросился сесть за руль и въехал прямиком в стену...

Джимми стал учить меня водить. Ну, после ремонта машины. Я постоянно сносил что-нибудь и бился о бордюры. Как-то раз, в Ночь Костров («Ночь Гая Фокса», британский праздник фейерверков, празднуемый в ночь на 5 ноября. Гай Фокс – лицо «Порохового заговора» 1605 года, хорошо известный по «маске Гая Фокса» из фильма «V – значит вендетта», символ протестного движения – прим. переводчика) мы прилепили несколько фейерверков «огненное колесо» на лобовое стекло и катались по городу на искрящейся машине. Это выглядело восхитительно, все вокруг пялились на нас, лобовое стекло, в итоге, полностью покрылось копотью, а когда мы дотронулись до него – отвалилось.

Я, в конце концов, накопил на старенький Мини, хотя не имел ни водительских прав, ни страховки. Джимми помог мне в выборе машины, так как подрабатывал в то время в автосервисе и немного разбирался в машинах. Однажды мы вместе кружили с ним по городу, после того как подвезли каких-то понравившихся нам девчонок (или понравившихся Джимми девчонок), когда этот хиппи внезапно выбежал на дорогу прямо перед нашим носом. Ну, по крайней мере, он выглядел, как хиппи. Кем бы он ни был, мы сбили его…

За рулем был я и был в полной панике. Я просто сорвался обратно в Ньюкасл, а когда мы доехали, я специально добил машину и разбил лобовое стекло, попытавшись изобразить все так, как будто она украдена или брошена. Я даже не понимал, что творю. Да, это было глупо, но в тот момент я не осознавал происходящего и думал лишь о том, что карьере моей конец и теперь меня точно выгонят из клуба.

В банке у меня были сбережения и я предложил Джимми 100 фунтов, попросив взять вину на себя, сказав, что это он был за рулем, если нас все-таки поймают. В тот день я остался у Гейл, но не рассказал о случившемся ни ей, ни Алфи – ее отцу. Они были всегда так добры ко мне, что я боялся их разочаровать. Джимми, тем временем, вскоре ушел домой.

Посреди ночи раздался громкий стук в дверь. Это была полиция. Они рассказали Алфи про аварию и подняли меня с постели. Я сказал им, что машина угнана и я ничего не знаю об аварии. На что полицейские ответили: «Даже не думай, сынок, мы в курсе всего произошедшего. Джимми все нам рассказал»…

Чертов жирный ублюдок! Будучи моим лучшим другом, он выложил им все, включая кто был за рулем! По крайней мере, со слов полиции.

Я спросил, что с парнем, перебегавшим дорогу, все ли с ним в порядке? Ему наложили что-то около 24 швов, но он поправится. Я спросил, можно ли навестить его, но они отказали, видимо опасаясь, что я, подкупив его, уговорю отказаться от показаний. Поэтому все всплыло и мы понесли наказание.

В суде, когда Джимми свидетельствовал об инциденте, я пнул его под столом. Ублюдок! Меня оштрафовали на 260 фунтов и начислили 8 баллов на несуществующие водительские права, Джимми – на 120 фунтов и 4 балла (в бальной системе водительских прав Великобритании того времени, достижение 12 штрафных баллов за три года приводило к лишению прав сроком от 6 месяцев – прим. переводчика). Когда судья спросил каким образом мы собираемся выплачивать штраф, Джимми ответил, что готов платить фунт в неделю, а когда судья поинтересовался, сможет ли Джимми платить по два фунта, ответил, что попытается. Я сказал, что заплачу всю сумму сразу.

В тот вечер мы с Джимми напились…

Позднее я получил хорошую взбучку от мистера Кига, одного из руководителей Ньюкасла. Мне было сказано, что это последнее предупреждение.

Мы с Джимми всегда здорово проводили время, подкалывая и подшучивая друг над другом. Один из приятелей Джимми как-то притащил откуда-то лук со стрелами, так вот Джимми положил яблоко себе на голову, а я начал пытаться в это яблоко попасть. Далее в дело пошло духовое ружье. Джимми вставал в 20-ти метрах от меня со спущенными штанами, а я целился в его голую задницу. За каждую попавшую дробинку он получал от меня 25 фунтов, а его задница, в итоге, походила на садовую лейку. Ради смеха мы периодически ездили на моем Мини прямо по полю и бездорожью, надевая защитные шлемы, дабы избежать травм. В конце концов, машина развалилась на куски…

Я заваливал экзамены на права несколько раз, поэтому решил, что стоит попробовать сдать их в другом регионе, где, по рассказам, сдать было проще. Джимми нашел инструктора, который готов был за деньги решить мою проблему. Я предложил ему 50 фунтов, но, в итоге, мы сторговались на 75. Он взял деньги, а потом, успешно кинул меня. Ублюдок. Позднее я все-таки сдал на права.

Мои трения с Колином Саггеттом, тренером юношей, никуда не исчезли. Я хорошо выступал за команду, и мы много побеждали, но он продолжал прицельно следить за мной: за моим весом, поведением, травматичностью и прочей ерундой. Неудивительно, что это вгоняло меня в уныние и депрессию, я начинал чувствовать себя виноватым за то, что питаюсь нездоровой пищей, а это заставляло меня поглощать ее еще в больших количествах.

Он продолжал принуждать меня наматывать дополнительные круги для того чтобы сбросить вес после того, как все уже закончили бег, а я ненавидел это, особенно, благодаря тому, что остальные стояли вокруг и ржали надо мной. Как сейчас вижу Уэса Сондерса, попивающего молочный коктейль, пока с меня льет как со свиньи. И однажды, когда тренер отошел, я понял, что сыт всем этим по горло и запрыгнул в трактор, выравнивающий землю на футбольном поле. Я понятия не имел, как им управлять, но направил прямиком на раздевалку, выпрыгнув из кабины в последний момент. Трактор снес 25 кирпичей в стене, а меня оштрафовали на 75 фунтов…

Я постоянно находился в напряжении, ожидая, что меня, наконец, выпрут из клуба – не за мои футбольные навыки, а за поведение. Дома я постоянно ныл, что Колин Саггетт ведет себя как ублюдок, придираясь ко мне. Папа сказал, что пойдет в академию и надерет задницу каждому тренеру, кто дразнит меня, но я сумел отговорить его. Зато остановить маму я не успел – она написала в клуб письмо о том, что недопустимо так обращаться со мной, превращая жизнь в муку и вгоняя в депрессию. После этого меня вызвали к руководству и зачитали вслух письмо. Мне было ужасно неловко.

Я всегда знал, что минимальный процент игроков юношеской команды попадает во взрослую и становится профессионалом. Но уверенность в своих футбольных навыках позволяла мне думать, что я стану одним из них. Я верил в то, что играю лучше остальных, по крайней мере, большинства. Нужно признать, что я завидовал игре Иана Боуги. Несмотря на то, что он был на год младше, он уже играл за школьную сборную Англии, в отличие от меня. Это, а не какая-либо другая причина, являлась истинным поводом для зависти. 

Я осознавал, что для того чтобы стать лучшим игроком, коим я и должен стать, мне необходимо стать сильнее. Поэтому я дополнительно нагружал себя на тренажерах, направленных на укрепление торса. Джимми утаскивал гантели с блинами и набивной мяч (утяжелитель для рук, позволяющий повысить нагрузку при работе с собственным весом – прим. переводчика) с тренировочной площадки и я занимался с ними в Данстон-парке, а вечером Джимми относил все обратно.

Иан Боуги, пожалуй, единственный кто был лучше меня тогда, но встречались и другие талантливые ребята – Джо Аллон, играющий за Челси или Тони Хэйтор – удивительный дриблер! Тони Несбит отличался потрясающей работоспособностью, но получил тяжелую травму, и, впоследствии, насколько я знаю, стал полицейским. Неплохи были Джефф Райтсон и Пол Стефенсон. У кого-то все получилось, у кого-то – нет. Кто-то подавал большие надежды, но не сумел раскрыться полностью. Я всегда считал, что выступление за школьную сборную Англии давило неподъемным грузом на Иана Боуги. Это обернулось против него, а полученная позднее травма довершила дело.

Невозможно предсказать заранее, кому удастся пройти через все это. Это просто предопределено заранее, так же, как и талант, которого у меня было в достатке. Я продолжал оттачивать данные мне природой способности. Однажды, когда я был помладше, я травмировал правое колено, и несколько недель обходился только левой ногой. В итоге, я стал одинаково владеть обеими. Папа всегда следил за этим, и я усердно работал, уделяя особое внимание левой ноге. И, несмотря на любые травмы, я всегда выходил на поле, боясь пропустить любую игру. А вокруг всегда были люди, вдохновлявшие меня. Папа находил способ выманить меня из кровати в дни, когда мне ничего не хотелось, а такие игроки как Уоддлер и Бердсли были внимательны ко мне. Уоддлер, конечно, мог назвать меня «жирным дерьмом», но я знал, что, на самом деле, он симпатизирует мне.

Работа над верхней половиной тела приносила плоды, я стал сильнее и быстрее. Когда я играл с игроками взрослой команды, они не могли оттеснить меня от мяча или просто запугать мощью, в отличие от других ребят, которые не были достаточно сильны и уверены в себе, как я. Я был силен и телом, и духом, всегда сохраняя веру в свои способности.

Но я вполне мог и не пройти через это все. По нефутбольным причинам. И если бы мне не удалось стать профессиональным футболистом, если бы мне не был дан свыше талант и целеустремленность, одному Богу известно, кем бы я стал. Думаю, я бы закончил плотником. В лучшем случае.

На самом деле, в школе у меня, действительно, здорово получалась работа по дереву. Я как-то отшлифовал тонкую деревянную пластину, которую подложил спереди под рубашку. Потом, рассказав всем, что упорно тренируюсь, сгоняя вес, предложил кого-то из ребят испытать мой железный пресс. В итоге, бедный парень переломал себе костяшки пальцев…

Очевидно, что если бы я не стал футболистом, моя жизнь сложилась совершенно иначе. И я уверен, что проблем было бы гораздо больше.

Верю, что именно футбол уберег меня от гораздо худшей судьбы.

«Пол как-то вернулся после обеда в китайском ресторане и сказал, что принес мне немного жареного риса. Ответив, как это мило, я взяла протянутый им пакет, который все еще оставался теплым, и решила сразу попробовать рис. Я открыла пакет, и увидела там тысячу личинок, которых он купил на рыбалку. Бросив пакет на пол, я начала орать на него, а личинки расползлись по всей комнате. Я кричала, чтобы Пол немедленно собрал все, а он просто катался по полу, задыхаясь от хохота. Разозлилась ли я? Нет. Наоборот, рассмеялась. Типичный Пол»

Кэрол Гаскойн, мама Пола.

Газза: Моя История

Об авторе. Благодарности

Лето 2003

Детство. Ссадины и крики

Стивен

Футбол во спасение

Знакомство с Джимми